Лирика
Укушенная луна
Луна сегодня висела какая-то укушенная. Вроде и не полная, но красная. Такие я только здесь, на своей родине, видела. Кажется, всего-то соседняя с Тюменью область, а закаты тут просто сказочные, и луна вот эта…
Сельский народ – он особенный. Даже сейчас, когда на деревне все перемешалось, и наиболее работящие летают куда-то вахтой, и из двух тысяч частных коров осталось дай Бог триста, и детский садик, куда меня водили в детстве, перепрофилирован в детский дом…
Все равно здесь другие люди!
- А что ты хочешь? - философски рассуждает Ирина, моя чудесная молодая мачеха, на которой отец женился после развода. – Раньше сено копейки стоило, комбикорм тоже, а излишки молока на молокозавод принимали. Сейчас колхоз почти разорился. Думать, как заработать деньги, никто не хочет, вот и взяли – тупо подняли цену на корма для скотины. Держать стало невыгодно, всех и перерезали. Интересно, как теперь будет колхоз деньги зарабатывать?
Кстати, молокозавод тоже закрыли – признали банкротом и закрыли. Народ в первые же два дня лихо растащил все, что можно, по домам.
- Ты не подумай, мы не все в цветмет сдали, - пытался оправдаться сосед Пашка. – Работники себе утащили емкости, пару моторов. Решили, что когда хозяин новый появится – ему или принесем, или продадим, смотря, что за человек будет. Потому что ведь многие всю жизнь на этот завод положили!
А теперь итог: в местной больнице, где работает мой отец, некоторым категориям работников положено выдавать за вредность молоко. Раньше его брали ведрами на заводе. Теперь брать негде, и главврач по указанию свыше, закупает молоко в городе. Так в русской сельской местности врачи получают за вредность молоко, надоенное и упакованное в Татарстане.
Методом председателя колхоза жил также начальник местного ЖКХ. Стоимость отопления однокомнатной благоустроенной квартиры (только отопления!) доходила до двух тысяч рублей. Трехкомнатной - до трех тысяч. Потому что ЖКХ тоже надо выживать и желательно, чтобы начальнику не только на хлеб с маслом хватало.
Недавно начальник сменился. Стоимость отопления упала рублей на пятьсот.
- А старый начальник на это как отреагировал?
- А он в бегах где-то…
Все равно местные жители, обитающие в частных домах, давно «отрезались» от централизованных благ. Момент перехода их в автономное плавание слесари и мастера ЖКХ переживали так же, как отделение Латвии от СССР: с криками, угрозами, обещаниями плохой жизни. Кормушка, как говорится, захлопнулась…
- И это еще райцентр, - замечает отец. – А как люди в деревнях живут – у тебя ни одна газета не возьмет!
Социальные работники, впрочем, поделились наболевшим:
- У нас есть дети, которых привозишь в детдом – а они ложкой есть не умеют. Спрашиваешь: «А дома что ели?» - «Хлеб, картошку, а еще мама отруби заваривала…»
Подруга моя Татьяна, друг детства, верный товарищ по шалостям и длительным стояниям в углу, недовольно замечает:
- Да как можно до отрубей опуститься?! Ну, корову держать невыгодно, но кур-то можно? У меня вот и отец, и муж всегда рыбу возят, у нас ее меряют ваннами.
- Это как?!
- Никто не скажет: «Ведро рыбы». Говорят: «Привезли две ванны карасей». Или ванну ротанов, разводят тут на озерах, и недорогие лицензии продают. Еще дичь стреляют. С мясом у нас, конечно, проблемы, редко мы его покупаем. А уток-то – бей не хочу. У нас один мужик живет прямо на задах милиции. А там озеро, и утки так нагло плавают. А в населенном пункте же стрелять нельзя, милиция следит. Так он приловчился уток из мелкашки стрелять. Иногда их еще на удочку ловят, тоже милиции не придраться. Как можно в деревне голодать?! И потом – у всех ведь огороды есть! Варенье, картошка, соленья всегда есть. Я вот даже ягоды не все собираю – верхушки никогда не трогаю. Весной птицы голодные летят, так облепихи у меня покушают. Пары веток не жалко. Это уж только если совсем неурожай, или чеченцы приезжие все покрадут. Но они не до всех добираются, может, две-три деревни от них только и страдают.
Чеченцы сюда стали активно переселяться лет пять-семь назад. Местные жители это заметили, когда стали пользоваться спросом дома в полузаброшенных деревнях: переселенцы предпочитали пусть и отдаленную деревню, но такую, чтоб можно было поселиться всей родней вместе. Два-три-пять домов, стоящих рядом, теперь принадлежат в таких деревнях одной семье. И еще одно явление: стали пропадать алюминиевые вещи: ложки, баки, фляги. Молодежь из приезжих семей вполне в духе горских войн добывала на пропитание сама. Несколько разборок на уровне главы района – и безобразия прекратились.
- У нас народ, хоть и пьющий, но резкий, - резюмируют Татьянин муж Славик. – Так-то мы терпим, всякое бывает. А доведут – так и выжечь можем.
Славик знает, что говорит. Он служил в местной военной части по контракту и два раза в Чечню выезжал. Хлебнул всякого. Смеясь, рассказывает, что когда от Тани пришла посылка, вытащил оттуда лимон и тут же, без сахара, вместе с кожурой съел – витаминов не хватало. Был контужен.
- Теперь ему пить нельзя, - рассказывает Татьяна. – Он такой дурной становится! Тогда его только я не боюсь. Помню, залез он на печь и кричит, что у него жена самая лучшая. А я ему говорю, что, мол, жена у тебя – дура деревенская. Его переклинило, он со мной как с однополчанином разговаривал, убить собирался, за то, что его жену оскорбляю. Так приятно… А в прошлый раз он свой мотоцикл выкатил, облил бензином и сжег. Кричал, что это БТР горит, и надо затаиться, пока всех не перестреляли. Сколько соседей набежало посмотреть – кино ведь бесплатное!
- Да я же потом сам его починил и продал, - виновато оправдывается Славик. – А соседей хлебом не корми – дай цирк посмотреть!
Соседки у Татьяны разные. Прямо за забором живет бабуля, дочь которой повесилась два года назад. Осталось пять детей. Семилетний Антон вынимал мать из петли. Трех младших разобрали по семьям, а Антон и его теперь уже 12-летняя сестра живут в детдоме, приходя к бабушке на выходные. А через дорогу живет бабушка-разведчик…
- Она в парикмахерской работает, - смеется Татьяна. – Как-то мой отец пришел к ней стричься, а она ему и говорит: «Ты знаешь, что у тебя дочь блудует?! К ней вот такого числа на такой машине приезжали, а такого числа – на такой. А муж у нее в это время был в городе на заработках!» А батя и говорит: «Дура, это у меня три машины, это я к ней приезжал!» Он же в милиции работал, еще в то время купил две старые. И УАЗик в кредит брал, сейчас на нем на охоту ездит.
- Бабке этой надо бинокль подарить, или морду разбить, - замечает Славик. – Когда мотоцикл горел, она же первая побежала мне на работу звонить, дура.
После пары подобных инцидентов Славика из части уволили. Хотя там, со слов Татьяны, дураков всегда хватало:
- В прошлом году один офицер поехал с девчонкой кататься пьяный, врезался в дерево, и девчонка погибла. Так они сейчас как только ни крутят, чтобы доказать его невиновность. Он родственник одного местного важного дяди. А куда он еще устроится? В армии минимальная зарплата – 8.000. А в колхозе Славик сейчас получает 3.500. В прошлом году на комбайне 1.700 получал.
- Я так-то здесь 6.000 получал, но потом наше подразделение передали на баланс другой организации. А там глянули, что средняя получка по району 3.000, ну и решили – а зачем нам платить больше?
Татьяна тоже получает около 2.000 рублей. На эту сумму, среднюю по району, семья растит Юлю, дочь-первоклассницу, и платит два кредита – за микроволновую печь и за диван. Мечтают о втором ребенке, но боятся, что содержать его будет не на что.
- А вот 250 тысяч обещают...
- Через три года – и на что? Дом у нас хороший, а будет мало – всегда можно комнату-другую пристроить. В пенсию я не верю, и никто не верит. Все равно поднимут пенсионный возраст, мы до нее не доживем. Учиться тоже у нас многие едут по направлению от школы или больницы. Так что мне эти 250 тысяч без надобности. Дали бы нормальные деньги на время декрета, да и потом – прокормиться-то мы можем, но одеваться сильно дорого…
Скажу справедливости ради, что на местном рынке товары преобладают китайско-корейского качества. Обувь из натуральной кожи продается только для детей до трех лет – взрослым она не по карману. Но поскольку так скромно живет 99% народа, никто не комплексует.
- Неделю по селу гуляю, ни одной норковой шубы не увидела, - заметила я как-то Светлане, сестрице своей 17-летней.
- Нет, у нас их две есть, ну, в смысле, у местных. Из города-то всякие приезжают.
- Наверное, у жены главы района – и еще у кого?
- А вот и нет, у главы жена нормальная, она из соседней деревни. Она себе такого никогда не позволит!
«Такого» - это пытаться показать свое богатство там, где у людей часто нет денег даже на пуховик из секонд-хэнда. Секонд-хэнд в селе один. Поначалу товары там были дешевые, но затем хозяйка начала брать товар получше и цены накручивать повыше. Сейчас цены здесь такие же, как на рынке, с той лишь разницей, что здесь вещи хоть и ношенные, но все же более натуральные.
- Детские вещи вообще мало кто берет, - рассказывает Татьяна. – Мы детскими вещами обмениваемся. Разве что к школе покупаем, да белье берем. Вещи почти не изнашиваются – детей-то мало рождается.
И то верно. Побродив по двухэтажной поликлинике, я изучила висящие на стенах плакаты. В моем детстве чего тут только не висело, все доктора были обязаны заниматься профилактикой: «Как избежать кариеса», «Питание беременной женщины», «Алкоголь – зеленый змей», «Профилактика производственного травматизма», и т.п. Сейчас же про беременных нашла только одну вывеску: «Запись беременных на аборт».
Возникшее после аборта бесплодие лечат кто во что горазд. В деревне много семей с усыновленными детьми, хотя все соседи знают, что дети неродные. Татьянина сестра Лариса удочерила трехлетнюю девочку со свалки; она там жила вместе с молодой запойной мамой. Девочка уже большенькая, и ей сказали, что в детстве ее украла та тетка с помойки, и вот теперь родная мама ее нашла. Настя стала Дашей и очень довольна «найденной мамой». Потом у нее появился братик Володя, отец которого сидит за убийство мамы. Дети больные, плохо слушаются родителей, доводят до истерики бабушку. Но они уже как родные, и семья терпит.
- А если мужики попадаются бесплодные, - рассказывает Татьяна, - то часто покупают жене путевку в санаторий. Я таких троих знаю. Только условие ставят: беременеть от русских. А потом ведь важно кто воспитал, а не кто сделал…
Первая причина смерти в районе – рак. Раньше был производственный травматизм. Сейчас нет производства – нет и травматизма.
- От абортов редко умирают, - говорит отец. – Тут важно до 42-го дня дотянуть, тогда считается, что женщина умерла от причин, не связанных с беременностью. За 43-й день главврач премию выписывает…
Вообще, сельский хирург может вполне писать романы и повести, не зря же именно из медиков вышло так много писателей: Чехов, Булгаков, Вересаев…
- Лет пять назад случай был: парень поехал с друзьями на свадьбу в соседнюю деревню, там выпил, поругался и пошел домой пешком. Расстояние-то небольшое – километров десять. Но дело было зимой, на морозе хмель быстро выветрился, и парень стал засыпать. Машин не было, и он понял, что сейчас заснет. Мороз был несильный – градусов десять, но чтобы обморозиться достаточно. Тогда парень сказал себе: «А руки-то важнее ног!» Снял валенки, одел на руки и уснул на обочине. Когда его к нам привезли, ступни пришлось ампутировать. Но руки остались целыми.
А ведь и вправду – много раз нам встречались люди, деловито топающие вдоль дороги в пяти и даже десяти километрах от деревни. Раз встретилась даже бабушка, которая тащила на спине рюкзак, за руку – внука, и они еще вместе катили велосипед с мешком на раме. В селе по-прежнему считают, что надо работать, чтобы выжить. Городские истории типа «судиться за зарплату» или «подать жалобу депутату на автобус или тарифы» считают каким-то нехорошим делом. Чем, собственно, и пользуются те, кто дорвался до власти.
Попалась мне сельская газетка с рассказом о женщине, родившей 11 детей. Она работает на ферме осеменителем, и работала каждый раз до самых родов. В принципе, вся публикация – это повод для прокурорского расследования. И почему за 11 родов она ни разу не получила декретные, и почему работала в животноводстве, и почему в декрет не отпускали. Но сельский журналист резюмирует так: «В колхозе денег, как известно, нет, вот семья и выращивает бычков, чтобы одеть детвору перед новым учебным годом». Тогда зачем вообще работать в колхозе? Тем более что декретные деньги платит соцстрах. Только, видимо, иногда они доходят лишь до руководителя хозяйства, не попадая в руки многодетной мамы…
С хитрым выражением лица в селе моют кости не только председателю. Объект местных шуточек – молодой священник отец Алексей. Храма в селе никогда не было, но когда появился батюшка, образовался приход, и по домам организовали сбор денег – народ с радостью жертвовал последнее.
- Я лично сто рублей отдал, а тогда у меня получка была полторы тысячи, - говорит Славик. – И по мужикам соседским потом спрашивал: вышло, что только мои друзья тысяч двадцать отдали. И где они? Такой проект храма был, а сейчас купили сруб и пристраивают к старому магазину, который им отдали. Я тот сруб видел, это не храм, это для отца Алексея домик. У него жена третьим ребенком беременна.
- А пару месяцев назад его поймали мои друзья-гаишники, - смеется сестрица. – Он себе в прошлом году купил «десятку», так его поймали за превышение скорости. Он был в камуфляжном костюме и с тремя девками легкого поведения. Гаишники-то ребята честные, они его даже штрафовать не стали, сильно задумались. «Батюшка, - говорят, - так как же это ты так додумался-то?» А отец Алексей отвечает: «Бес попутал».
Теперь на деревне с легкой руки гаишников эту фразу применяют ко всем кривым ситуациям: молоко ли убежало, недостача в кассе или чирей вскочил – все бес попутал.
Но священника, надо сказать, жалеют – мол, молодой еще, глупый, сифилиса не лечил, после аварии ноги не срастались. Правда, в храм ходят мало.
Я вот в тот свой приезд загорелась окрестить Татьяну с семьей. В кассе суровая бабушка назвала мне расценки:
- Сто рублей с каждого, а если индивидуально – то двести рублей.
- А если три человека креститься будут?
- Все равно же время неурочное, значит, индивидуально.
- То есть 600 рублей? А еще что-нибудь надо?
- А что еще?
- Ну, у нас, допустим, в Тюмени, просят сходить на пару занятий, чтобы знать, зачем крестишься, чтобы потом к знахаркам не ходили, или в секту.
- Да не надо ничего! А, еще по 30 рублей за крестики и по три рубля – за веревочки…
Дай Бог, чтобы Татьяне не попалась эта газета. Она до сих пор не знает, что я отдала за крещение ее семьи сумму, равную половине старой получки ее мужа. Но батюшке я высказала тет-а-тет:
- В Тюмени получка не меньше десяти тысяч, но у нас сейчас за крещение кладут, кто сколько сможет. А перед тем, как плату отменили, это стоило 50 рублей.
Батюшка смущенно улыбался, но цену не сбросил.
Каждый выкручивается, как может…
- В прошлом году было собрание – ферма обанкротились, – рассказывает Татьяна. – Так народ прямо с собрания пошел не по домам, а базовки ломать. За два дня все растащили.
- А ты?
- Ну, и мы фундамент на баню привезли…
Начальник одного из отделов местного военкомата сложил себе коробку коттеджа из бывших плит с аэродрома. Аэродром я с детства помню: с него не только поля опыляли, но еще была санавиация, местные авиарейсы, да и детей катали по праздникам. Сейчас это вроде как нерентабельно…
Но торговлей и воровством занимаются не все. Во-первых, воровать уже нечего, во-вторых, торговые места просто переполняют село. Кстати, рынок работает четко до 14.00. Позже все уже закрыто, подметено и вычищено. В те дни, когда нет автобусных рейсов из района, рынок просто не работает. Цены на товары первой необходимости – такие же, как в Тюмени. А вот предметы роскоши (шторы, детские игрушки, хрусталь, обои) можно купить за копейки. Эти товары берут мало и редко, поэтому воздушный змей стоит 30-40 рублей (в пригороде цена точно такого же доходит до 900).
- Баловство это, - косятся мужики, и делают детям игрушки сами. Собирают один велик из трех старых, клеят луки и тех же воздушных змеев. Кроватки тоже обычно здесь самодельные. С горки детишки катаются на пустых пластиковых ящиках из-под пива. И моих детей тоже научили этой премудрости. Удивило, что при всем скоплении народа матерились здесь мало - то есть практически не матерились. С городом разница колоссальная. Хотя мужики внешне вроде такие же…
Кстати, семья с отцом, тем более непьющим - здесь предмет зависти. И на что только не идут женщины, чтобы устроить свою судьбу – мексиканцы отдыхают.
- Возвращаюсь я как-то со смены, - рассказала Татьянина подруга Наташка. – Смотрю – на столе пустая бутылка водки, женские сапожки у входа. Прохожу в спальню – а Николай на какой-то девке скачет! Увлеклись так, что меня не заметили. Я подошла, по попе его пошлепала и говорю: «Слезай, на мне закончишь». Он с нее так и слетел, а уж как она визжала! Думала, наверное, что бить буду. Нет, я ему, конечно, морду-то расцарапала, но выгонять не стала. А если бы я пришла чуть позже и ничего про это не узнала? Мы бы ведь так и прожили вместе до пенсии…
- Главное чтобы не пил или чтобы зарабатывал?
- Если у мужика есть руки и совесть, он всегда себе заработок найдет!
В селе около десяти точек, где можно починить автомобиль. Причем «починить» - это звучит по-городскому. Здесь латают и перекрашивают 20-летние «Москвичи», собирают по частям «перевертыши» всех марок, заводят машины, названия которых, кажется, затерялись в веках. Мой сводный брат Артем показывает фотографии:
- Вот у этой «Копейки» весь корпус был ржавый, я в нее сел – и дно отпало. Машине ж 28 лет! Варили с другом две недели. С хозяина взяли три тысячи за работу, ну, и, конечно, железо и краску он отдельно привез. А вот этот новый «Форд» в кювет кувыркался, прежний хозяин погиб. Когда нам «Форда» этого привезли, из крыши торчал кусок столба, на который он оделся. С этого мы пять тысяч взяли…
Стоит сказать, что в Тюмени столько стоит смена двух-трех битых деталей на новые. Здесь же собирают машину полностью.
- Цены задирать нельзя – конкуренция большая, - рассуждает Артем. Машины он чинит только летом, а в другое время года учится на врача. В общем, все то же самое, только пациент еще и жалуется на боль.
А луна все такая же укушенная. Я неделю в гостях, а она все висит. Спать мешает, на мысли наводит.
Говорят, каждый народ заслуживает то правительство, при котором живет. Честно? Этот народ заслуживает любое правительство. Друзья мои одинаково могут подстроиться и под вороватую власть (это уже проходили), и под всеобщий коммунизм (и это было), и в принципе готовы даже к счастью, когда работающий человек может себе позволить не самую гнилую машину, не самую дешевую шубу и как минимум двух детей. Только почему-то никак не получается это самое «правительство счастья». И луна, кажется, со мной во многом согласна…